Стихотворение «Рождественская звезда» входит в цикл «стихи Юрия Живаго», который является последней частью второго тома романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». Я постараюсь рассмотреть стихотворение в отрыве и от романа и от цикла, поскольку, несмотря на определенный контекст цикла и его роль в самом романе, стихотворение все же является целостным произведением, на которое (если посмотреть с определенного аспекта) могут и не распространяться особенности ни романа, ни цикла, ни даже биографии Пастернака.
Я не собираюсь уделять время особенностям формы, поскольку подобного рода исследованиям времени и сил уделялось довольно много. Что касается особенностей композиции и хронотопа данного произведения, то тут можно увязнуть надолго. Что мы исделаем. В начале, так сказать, опишу «место действия» и его особенности, события, а потом некоторые мотивы.
Из первой строфы мы представляем себе картину: зима, холм у степи, дует ветер. В вертепе спит мерзнущий от зимнего ветра младенец. Замерзнуть окончательно младенцу не дают волы и звери, согревающие его своим дыханием. Над яслями теплая дымка. И тут сразу возникает вопрос: почему же тогда младенцу холодно? Тут тебе и волы дышат, и дымка теплая (которой определенно не было бы в случае, если бы ветер задувал в пещеру). Странно, ну да ладно. Сочтем это элементом «поэтического откровения».
Дальше происходит смена плана, пастухи (ни с того ни с сего проснувшийся среди ночи) смотрят с утеса в даль и видят вполне обычный среднерусский пейзаж (ограды, оглобля всугробе, кладбище). С одним отличием: в небе замерцала новая звезда (да так застенчиво («застенчивей плошки»),что все плошки сразу почувствовали себя бесстыдницами, хотя их даже в застенчивом состоянии тяжело себе представить).
Дальше мы узнаем, что пастухи на самом деле ошиблись: звезда вовсе не мерцала, она пламенела: одновременно и как стог, и как скирда, как гумно, как хутор, и даже как отблеск поджога. Оказалось, что звезде (и, видимо, автору) всего этого было мало, и над ней уже вскоре рдело зарево, которое, судя по тексту, определенно «что-то значило». Замечу кстати, что, как и погост со скирдой понятия близкие, так и ни один хутор без гумна не обойдется, так что в данном случае излишество в сравнениях считаю абсолютно неоправданным.
Далее происходит новая смена плана: появляются три звездочета. Они в тот момент следят за звездой, которая, как оказалось, «в дали от неба» и даже «от бога». А находятся звездочеты на горе (которая, по-видимому, тоже находится где-то рядом, так как их, как окажется, «могли разглядеть пастухи»). Как мы уже выяснили, над полем возвышались холм, утес и гора. Целых три вида возвышенности весьма разнообразно, но, как мы узнаем дальше, и это еще не предел географических познаний автора.
Итак, узрев чудесную звезду «по пути в Вифлеем», звездочеты со своей горы отправились на холм, ведомые зовом «небывалых огней». Огней же (кроме звезды) оказывалось много: понятное дело: тут и скирда горит, и стог, да еще некоторые наземные объекты.
В это время появляются новые герои: ослы и верблюды, нагруженные тюками даров («за ними везли на верблюдах дары, и ослики…»), при чем не понятно, откуда в этом «Гималайском» пейзаже (вокруг снег, да сплошные горы) появились верблюды. Возможно, этого нам знать и не нужно.
Дальше, по дороге на холм с вертепом, звездочетам в эту особенную ночь открывается видение будущего во всех его проявлениях. Этот крупный эпизод замечателен (возможно, благодаря стилистической целостности, отсутствия непреодолимых противоречий и необычной зримости описываемого).
Сразу послеэтого, «камера» снова переводится на пастухов, которым на этот раз открывается вид на пруд, частично закрытый деревьями; «хорошо» видны ослы и верблюды, спускающиеся с горы. Здесь стоит заметить «искуснейший» ход автора: «часть пруда скрывали верхушки ольхи», но другую часть было «отлично» видно сквозь верхи деревьев. Отсюда вывод, что «верхушки ольхи» и «деревьев верхи» вещи совершенно разные, так как между двумя частями предложения стоит союз «но», выражающий противительную связь двух предложений. Более того, из текста следует, что через верхи ольхи озера не видно, а вот сквозь верхи деревьев видно все. Очень интересно.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнёзда грачей и деревьев верхи.
Волхвы продолжали двигаться к вертепу. Здесь мы узнаем, что на месте холма, который еще недавно здесь находился, образовалась «яркая поляна». На поляне мы видим некую хибарку и следы, которые заворачивают за нее. Следы, как мы узнали, принадлежат ангелам, которых «незримыми делала бестелесность». Во-первых: непонятно, откуда и с какой целью взялась та самая хибарка: в последствии о ней ничего сказано больше не будет, к тому же она явно не может оказаться ни сторожкой, ни вертепом. Вывод – это некая случайная деталь, к сожалению, не несущая ни какой особой смысловой роли. Во-вторых: построение фразы «незримыми делала их бестелесность» крайне канцелярское, документарное. Видимо, мы имеем дело с неким «докладом» или «отчетом» об ангелах.
Дальше становится совсем много чудес: «на эти следы, как на пламя огарка, ворчали овчарки при свете звезды». Этими строками Художник явно хочет нас убедить, что любая овчарка, лишь толькозаметив пламя огарка, тут же начинает на него ворчать. Я сделал такой вывод,исходя из того, что оборот с «как»выступает в данном случае в качестве оборота, поясняющего действие «овчарки ворчат на следы». Из этого логическиследует, что «на следы собаки ворчат точно так же, как и на пламя огарка». Я, ксожалению, ни разу не видел, чтобы какая-нибудь собака занималась подобным, а осуществовании особого, неизвестного науке вида овчарок автор нам знать не дал.
Идем вместе сволхвами дальше. У некоего камня (о котором автор так же не дал нам ничего знать) «столпилась орава народу». Намой взгляд, абсолютно излишний плеоназм, поскольку «столпиться» может, на сколько мне известно, и так только большое количество людей. Да и с чего бы этой «ораве» стапливаться в столь заснеженной, гористой и каменистой местности? Все явно пришли прикоснуться к божественному чуду, но в таком случае абсолютно непонятен смысл употребления слова «орава»,столь экспрессивно, негативно окрашенного, в контексте совершения, так сказать, некоего паломничества.
Затем начинает рассветать, и на без того «яркой поляне» начинают проявляться стволы кедров, загадочным образом невидимых раннее ( в то время, как верхи ольхи и верхи деревьев (а это, как мы поняли, совершенно разные вещи) все время были прекрасно видны. Наконец появляется мать младенца,Мария, и, наделенная в сей чудесный час божьей благодатью, задает вопрос: «акто вы такие?». Получив ответ, она требует «подходить по одному», как бы «выстроиться перед кассой»: «всем вместе нельзя, подождите у входа». Возникает сильнейший диссонанс между ожидаемыми услышанным; никак не ждешь от речей девы-Марии лексики и интонации, присущей разве что вышибалам на фейсконтроле.
Снаружи в этовремя происходит настоящая феерия: вокруг толпится множество людей разных профессий и, видимо, конфессий (погонщики, овцеводы, всадники), ревут верблюды (видимо, от холода), лягаются ослы.… А дальше Мария все-таки впускает волхвов от всего этого ужаса в «отверстье скалы». Заметим, что раньше этобыл холм, потом он превратился в поляну, а теперь перед нами уже предстает скала. Топография стихотворения просто потрясающая: от неограниченного разнообразия видов возвышенностей (холм-поляна, которая– скала, утес, гора т.е все, что только возможно себе представить), и до скачущего между приведенными возвышенностями вертепа, который время от времени проявляется то тут, то там. Вот уж, кто мерцает, так это не звезда, а, скорее, вертеп.
Вернемся, собственно, в сам вертеп. Младенец спит в яслях словно в «углубленье дупла». Данная аллитерация на «бл» вызывает ассоциации с целым рядом нецензурных слов, которые никак в адрес младенца-Христа употреблены быть немогут. Совершенно непонятно, как автор этого не услышал, хотя определенно видно, что аллитерация вполне намеренная.
Шубу младенцу удачно заменили «ослиные губы» и «ноздри вола». Интересно заметить, чтоесли шубу (которая призвана облегать тело, закрывать его от холода) пытаться заменить губами и ноздрями, то те должны быть воистину гигантского размера! олее того, спрятать ребенка от холода в гигантские губы или ноздри неслишком то гуманно со стороны матери, пусть даже зимой.
Тем временем волхвы стоят «в тени словно в сумраке»хлева. Данное сравнение (тень как сумрак) просто поражает своей образностью, поскольку оба понятия означают примерно одно и то же: неполная тьма. Более того, тяжело понять, куда именно хлев (он же вертеп, он же отверстие скалы итд) отбрасывает свою тень ранним утром, когда солнце еще не взошло.
Тут вдруг кто-то (видимо, ангел) «впотемках» (см. тень, сумрак) «отодвигает» волхва (словно некий шкаф, поскольку данное слово привычно в употреблении вместе с неодушевленным предметом), и все видят Рождественскую звезду, символ рождения бога (хоть она истоит «встороне от него»).
Проделав такой долгий путь (с горы на гору и обратно) стоит отдохнуть, но в качестве отдыха я попробую проследить тему самой звезды и ее парадоксальную инфернальность. Пожар, будь он на хуторе, на гумне, или даже на стогах со скирдами - событие, несущее конкретно отрицательную окраску: пожар сулит страх, беспокойство, смерть, тем более, что он еще и «вдали от бога», что подчеркивает его некую «незаконность». Дальнейшие образы (как, например, собаки, ждущие беды, или настоящее «вавилонское столпотворение» у вертепа) говорят о рождении скорее «дьявольской звезды», которая и вызвала собой великий небесный пожар, оставив внем лишь пылинки золы («средь серой, как пепел, предутренней мглы» или «светало, рассвет как пылинки золы, последние звезды…»). Как говорится, «аффтар жжот», причем в прямом значении: «жжот» все и вся.
Что же стоитсказать в конце? Возможно, стоит также пояснить, что подобный стиль повествования выбран намеренно, дабы показать важную вещь: в любое произведение при достаточном желании, возможно вложить абсолютно любой смысл, пусть порой приходится даже переворачивать и менять местами буквы, читать задом на перед, с низу вверх или сразу во все стороны. При желании (что, собственно, я и представил) можно найти в произведении порой совсем неожиданные трактовки, подменяя авторские понятия своими, придираться ко всем возможным значениям всех вместе взятых слов и вкладывать в них исключительно свои смыслы. Я считаю это дело на столькоже глупым, на сколько и высмеивание, искажение произведения подобным образом (как, собственно, я и представил, повторюсь). Хотя, бесспорно, не стоит впадать ни в какие крайности и игнорировать явные промахи и упущения художника, слепо оправдывать их общими словами об «особом неповторимом замысле автора», пытаться его выявить подменой слов, понятий, букв итд. Идея данного стихотворения, бесспорно, великая, многогранная, возможно, неповторимая. Что же касается поэтического исполнения здесь и остаются все мои нападки и претензии к работе художника.
|
0 
