Наступает час, когда она слышит Зов.
Не раздается ни звука. Но мир звучит,
перешагнув через границы слов,
через колючую проволоку в ночи.
Нарастает Зов. Нарастает живое в ней,
омертвевшие чувства спадают листвой к ногам.
И она ловит сердцем свет в миллион огней.
И она замирает, не слыша ни шум, ни гам.
Приходи,
говорит ей голос издалека,
на безз_лобное место в иссиня-черный час.
И со скоростью убежавшего молока
убегает она туда, где вторая часть
от нее же самой
находится так давно,
что календулой поросли все календари.
Если это - все, что знать ей сейчас дано,
то по ценности это знание - как иврит.
И встречают ее ржавые вышки ЛЭП,
исколовшие небу руки, лицо и грудь.
Прижимает она к себе, как в блокаду хлеб,
это небо,
с ней не играющее в игру,
но творящее катарсис. В ней и вокруг нее.
Нарастает Зов, нарастает, и вот она
словно ведьма, охваченная огнем,
в предназначенный час стоит у его окна.
Набирает текст.
"Я рядом".
На разговор
он практически невызываем, что твой злой дух.
Но зачем-то глядит в окно и идет во двор.
Ощущает прикосновенье ладоней.
Двух.
Утихает голос внутри нее, докричась.
Остановлено время дикое на бегу.
Первая часть обнимает вторую часть.
Говорит "Мы одно",
не размыкая губ.
Больше всего боящийся не успеть
успевает всегда, считая до двух в уме.
И ни в сказке сказать, ни в песне какой не спеть
о безудержном свете, горящем в кромешной тьме.
|
2 
