ЗАТВОРНИК.
ЧАСТЬ 1. НИКОГО ПИЛА НЕ ТРОГАЛ
1. ПРОЕЗЖИЙ
Никого вообще-то Пила не трогал. Лежал он себе на траве закрыв глаза, грелся на солнышке и думал о своем. А думал Пила о том, как это хорошо - валяться на траве и от солнца греться. Жаркий день в эту весну был почти что первый; позади была дождливая грязная хмурая осень, муторная невыносимо долгая холодная зима; весна - и та нынче выдалась неприветливая – сырая, пасмурная, до сих пор по крайней мере. Позади было много хлопот, много тяжелой работы. Много пришлось мерзнуть, мокнуть, вкалывать целыми днями напролет, вставать засветло. За многие месяцы хватило всего этого до отупения. Поэтому и в мыслях не было сейчас какого-то дела пытать, кого-то трогать и куда-то соваться. Охота было только грохнуться на траву пузом кверху, глаза закрыть и ни о чем не заботиться.
Поблизости расположился Краюха – младший брат Пилы. В свои шестнадцать лет он с лихвой перерос всех в семье, а толстый был как купеческий сын. Даже в такие весны, когда люди в Горюченском Городище ходили от голода прозрачные точно тени, на его щеках хоть чуточка сала да оставалась. При таком сложении уродиться бы ему сонным да ленивым, но нет! Нрав у Краюхи был неугомонный как у черта, и пяти минут он на месте спокойно сидеть не мог.
Вот и сейчас ему не терпелось просто так лежать, подставив свою тушу весеннему солнышку. Краюха осторожно, словно лазутчик, подполз к Пиле и сильно дернул брата за ногу. Но Пила был хоть и не велик, но тоже увесист и не сдвинулся с места.
- Слышь, чего говорю? – спросил Краюха. Будто говорил до того что-то, что мог слышать старший брат. Пила не отвечал.
- Слышишь меня? Помнишь, как Рыболов шатуна испугался, и без штанов с речки прибежал?
- Помню, ну и что?
- Да ничего. Здорово просто посмеялись на ним потом.
- Ты бы такое чучело увидел в тумане, ты бы и голый бегал.
- Я-то нет. Я знаю, что его нечего бояться. А рыболову только потом рассказали, что шатун пропадет, если крикнуть.
Пила молчал, сочтя разговор вполне законченным и потихоньку погружаясь в сон.
- Слышь, Пила! А работать будем сегодня?
- Ты жрать их собрался, что ли? – спросил раздраженно Пила.
- Кого?
- Ну доски…
- Почему, пусть лежат. Приедет кто-нибудь, а у нас уже готово все!
- Три года будешь ждать…
- Пила, а Пила! Когда Хвостворту приедет?
- Край, у тебя шило заерзало? – спросил Пила.
- Нет, ты сам подумай: – Краюха придвинулся ближе, облокотился лохматым затылком Пиле на голень и стал рассуждать – Два года наши в горах дурака валяли, а как тем летом Хвоста позвали в дружину, то все как с цепи сорвались. Думаешь, бывают такие совпадения?
- Нет, конечно. Это Хвостворту в горах всех волохов одной левой порубил. Тебя надо было вместе с ним туда, ты бы и короля волохского привез в мешке!
- Это даже теперь ни к чему. Ну, вот хорошо бы конечно было, если бы Хвост так и сделал. Но это уже необязательно. Короля и так в горах уже под лавку запинали. Так что война вот-вот закончится, и всех отпустят по домам, и Хвост тогда вернется.
- Вернется… - сказал Пила задумчиво. Он стряхнул Краюху с себя и приподнявшись, сел на траве лицом на закат.
Какой ни была пустой Краюхина болтовня, а все же вернула она Пилу к давним невеселым его раздумьям.
В двух днях пути к закату начинались горы, и с высокого берега Горючей их было хорошо видно. За горами жили волохи и правил ими волохский король. А еще за теми горами, иначе – за Хребтом, жили захребетники – такие же ратаи как Пила, как Краюха, как Хвостворту, как все в Горюченском Городище и во всем Дубравском краю – одной из многих областей земли ратаев. Три года назад в Стреженске – величайшем ратайском городе был убит Ясноок – страшный-престрашный черный колдун-затворник, взявший в свои руки всю власть в стране. И в этих его руках, в чудовищной хватке его цепких черных пальцев вся огромная и многолюдная ратайская земля чахла и задыхалась, не смея пошевелиться от ужаса, что внушал чернокнижник. А когда Светлый - великий князь стреженск наконец, будто от сна очнувшись, расправился с Яснооком, и вся страна единым духом вздохнула от облегчения, то захребетские выборные собрались на сход и порешили: «Не стало над нами черного князя, не надо нам больше и светлого!» Они просили короля принять их под покровительство, и его величество согласился. Тогда и началась эта проклятая горная война. Начал ее уже сын Светлого, Лев - сам великий князь - человек старый и изнуривший себя многими заботами - приказал долго жить, всего на пару месяцев пережив колдуна.
Из Горюченского ушло в ополчение человек тридцать, ушел и Хвостворту. Должен был по старшинству Пила идти, но он за год до того свою жену в отчий дом отправил, детей с ней так и не нажив. А Хвост расторопнее оказался, и за тот самый год уже двойней обзавелся, потому и пошел на войну вместо старшего брата.
Первое время от него доходили из гор весточки. А прошлым летом пришел с войны сосед братьев Водопьян, которому какой-то волох отхватил мечом руку по самый локоть, и рассказал, что Хвоста за его подвиги взяли из ополчения в дубравскую городскую дружину. Оттуда уже никто в городище не доезжал, и что там с Хвостом происходило, какие новые геройства он совершил и был ли вообще жив еще – никто не знал.
Сколько ни судачили об всех этих горских и загорских делах в городище – столько, что кажется, надоесть уже всем должно было по самое горло, сколько не кудахтали бабки через заборы, старики не брюзжали, женщины на затягивали при каждой встрече эту песню – одну и ту же, сколько не раскладывали по кусочку и снова не складывали, не мусолили с толком и без толку, даже дети – и те играли теперь исключительно в волохскую войну, все равно тема эта никому не надоедала и не наскучивала. Да и как иначе!
Ратаи наносили королю поражение за поражением. Воевали с великой славой - и с великими жертвами. Пять таких как Водопьян увечных вернулись в городище. Пять семей известили добрые люди о гибели в горах их родичей. От многих как от Хвоста давно уже не было никаких известий, а ходил с недавних пор слух, что вот-вот придет новый приказ из Стреженска – еще людей надо великому князю для его княжеского дела…
Потому и Пила встревожился теперь от одного бездельного трепа Краюхи. Он сидел и смотрел в сторону гор.
- Не вернется Хвостворту. – сказал он наконец – Он теперь в дубравской дружине. Как кончится война, поедет жить в Новую Дубраву, разбогатеет, большим человеком там станет.
- Это как пить дать. – подтвердил Краюха – Большим боярином будет, если не воеводой. И нас в Дубраву возьмет жить. Будем жить на боярском дворе, на золоте есть!
- Да – рассмеялся Пила. – Выкопаешь там яму прямо посреди двора боярского двора и будешь доски пилить! Деревья будешь валить золотым топориком!
Пила перевернулся на живот и закрыл глаза. Тревога понемногу отступила, солнце продолжало припекать, и скоро веки сами собой сошлись друг с другом. Краюха то ли о своем задумался, то ли и его наконец сморило.
Так и лежал Пила на траве, у края обрыва над горюченским берегом, и как я уже говорил, думать-не думал куда-то соваться и кого-то задевать.
- Здорово, мужики! – Пила вздрогнул от внезапно раздавшегося голоса, открыл глаза и вдруг с неожиданной для самого себя резкостью поднялся, почти подскочил. Сон его как рукой сняло.
Голос, так быстро его пробудивший, принадлежал незнакомому всаднику, сидевшему верхом на большом коне, жеребце или кобыле - Пила и не увидел, даже масти не вспомнил после, слишком сильно его внимание привлек сам седок.
Он был рослый широкоплечий человек средних лет, свежее постриженный под горшок, с худощавым почти четырехугольным как хороший кирпич лицом, сидящим на плотной длинной шее. В одежде нездешнего покроя – добротной и по виду дорогой, но не нарядной, а скорее походной и уже повидавшей виды. С боку на кожаных ремнях висел меч в ножнах. Через заднюю луку седла был переброшен свернутый трубой плащ и пара сумок-переметов. Незнакомец сидел, расправив плечи, выкатив грудь, правой рукой придерживая поводья, левую упирая в бедро. Лошадь стояла к братьям ровно боком, сам же всадник повернулся туловищем в их сторону в пол-оборота, а лицом смотрел на Пилу прямо. Смотрел тяжелым пристальным испытывающим взглядом, однако злобы или какой-то неприязни его лицо совсем не выражало.
- Здорово, говорю. – поприветствовал братьев еще раз. Пила переглянулся с Краюхой. Младший стоял чуть позади старшего и видать по всему, поднялся с земли так же резво. Нежданный гость говорил не громко, но сурово, твердо и даже властно, как слышалось Пиле, хотя опять же, ничего, кажется, пока не приказывал.
«Черт, как же он подъехал так тихо? – подумал Пила – Ездит неслышно, и говорит спокойно, а дрожь берет… Откуда взялся, и кто такой вообще? Одежда не наша, на волохскую больше похоже, может лазутчик? Да нет, тогда бы не стал в открытую дорогу спрашивать… А говор вроде, на стреженский похож больше…»
- Здорово, боярин… - сказал Пила, и заметил вдруг, что еле-еле ворочает языком, словно боясь повысить голос, пригвозженый к месту грозным взором незнакомца. Пила кашлянул и повторил нарочно сильнее:
- Здорово, боярин!
- Доброго дня вам. – ответил всадник. Каждый произнесенный им слог отдавал в голове гулом, будто удары молотка о пустой жбан, от которых хотелось спрятать голову подальше в плечи.– Я княжий человек, еду в Стреженск из гор по службе. А это что за место?
«Чего допытывает про место? – подумал Пила – Ехал бы себе, раз у него служба! Вот смотрит-то! Одним взглядом к земле придавил. Видно что дядька строгий, хоть и не злится еще. Век бы не видать, как такой разозлиться!»
- Горюченское городище это. – ответил Краюха, пока Пила соображал.
- Ясно. А я с гор еду. Ваших что, много с городища туда ушло? – спросил проезжий.
- Много. – сказал Пила – И брат там у нас, Хвостворту зовут.
- Не слышал про такого. Только если жив – радуйтесь. Дело наше к концу идет. Короля и захребетников разбили и прогнали на ту сторону. Так что к лету ждите домой ваших работников. Но осенью снова созовут – пойдем брать Захребетье.
Радости от этих слов Пила не почувствовал. Даже сообщив добрую весть, проезжий добрее выглядеть не стал, но все так же внушал опасения. И почему до сих пор здесь задерживался, было непонятно. Ехал бы уже и над душой не стоял…
- Вы братья, я вижу?
- Да. – ответил Пила.
- При отце, что ли, пока живете?
- Отец наш полгода назад скончался, и брата не дождался с войны.
- А мать? – продолжал дознаваться всадник.
- Мать уж двенадцатый год…
- Вот как? Веселого, конечно, мало… Пашете, или мастера?
- Доски пилим.
- И много пилите?
- Сейчас считай что вообще не пилим. Никто не строится… Хочешь, тебе напилим? – сказал Пила и сам себя тут же отругал мысленно. Но на его счастье заказа не последовало.
- Нет, мой двор далеко. Но может быть, скоро будет вам много работы. Крепости, что король ставил в горах, взяли недостроенными, и достраивать теперь будут. Так что ждите оттуда дьяка с заказами.
- Хорошо.
Гость отвернулся и чуть приподнял поводья. Пила замер, ожидая, как сейчас этот подозрительный и не в меру разговорчивый гость попрощается, или ладно уж – не прощаясь - уедет восвояси…
- Вот что, мужики: сколько отсюда до Новой Дубравы, пути пешему дня три, не меньше? – спросил всадник, снова повернувшись к братьям.
- Так где-то. Если обычной дорогой, через волок ехать…
- А что, и другая дорога есть? – спросил незнакомец.
«Вот нечистый дернул про обычную дорогу заикнуться, теперь ведь не отвяжется!» - подумал Пила и сказал:
- Есть и другая, напрямки, там наполовину ближе.
- А вы той дорогой ездили?
- Да ездили… - после мучительного раздумья едва-едва выжал из себя Пила, и тут же снова мысленно себя отругал. Куда клонит незнакомец, было уже понятно, но врать ему было выше пилиных сил.
«Теперь как пить дать потянет с собой в провожатые. – подумал он - Попробуй, отвертись, язык без костей! А соврал бы, сказал бы что не знаем пути – так как бы хуже не было: пошел бы в других дворах спрашивать, там ему бы на нас и указали, еще разозлится тогда! Нет уж, все лучше, чем разозлить его… И на работу не сослаться – сам только что сказал, что нет работы, трепло, ну трепло!»
- Вот что, почтенные пильщики: Проводите кто-нибудь из вас меня по вашей дороге в Новую Дубраву – дело мое безотлагательное, и крюк в день пути мне делать некогда. За мной не пропадет.
НУ КАК, ПОМОЖЕТЕ МНЕ?
И тут Пилу как подменили. Все тугодумие, в которое только что повергал его каждый вопрос путника, сдуло точно ветром. Наоборот, ни мгновения не размышляя, он повернулся в Краюхину сторону и, опять же, не мямля и не бурча себе под нос, бодро и звонко, словно с превеликой охотой оказать путнику услугу, выпалил:
- Поезжай, что ли?!
Краюха аж рот раскрыл. Его, кажется, тоже не обрадовала редкая удача прогуляться на целый день бок о бок с внушающим тревогу попутчиком. И что родной брат не моргнув глазом подложит ему такую свинью, он тоже не ожидал. Вопросительно-недоумевающим взглядом посмотрел он сначала на Пилу, потом на путешественника по государственным делам, потом снова на брата.
- Езжай-езжай! – решительно подавил в корне сопротивление Пила. – Дел все равно тут никаких, а так хоть денег домой привезешь, да и прогуляешься…
- Тоже мне прогулка… - так вроде бы хотел возмутиться Краюха. Но от опасения разгневать княжьего человека вышло у него только пробубнить что-то невнятное.
- Что? – в первый раз громко спросил всадник Краюху, уставив на него взгляд еще страшнее прежнего, так что бедный Краюха весь съежился, хотя даже не понял, начинает уже суровый гость сердиться или просто не расслышал.
- Ничего. – решительно ответил Краюха. – Я это, сейчас…
- Вот и славно! – сразу смягчился княжий человек. – Собирайся давай, я подожду. Конь-то есть?
- Есть кляча…
Сборы были короткие, и почти никакими разговорами не сопровождались. Краюха бросил в котомку полкаравая и вяленого леща размером с колесо, оседлал в стойле мерина, на котором братья возили на двор бревна, а со двора доски, и вышел с конем за ворота.
Двор братьев был первым от ворот городища. За отъездом Краюхи с вышечки, стоящей чуть над двухобхватной оградой, молча наблюдал старый пьянчуга по имени Колючка. Мир определил его сегодня в караул – сидеть на вышке, а чуть что запирать ворота и колотить обухом в подвешенную рядом железную блямбу. Остальное городище спало крепким послеобеденным сном, а кто бодрствовал, тот не шлялся почем зря. Улица была пуста, только стоял тут как тут проезжий, в готовности отправляться.
- Ну что, тронулись! – сказал он, когда Краюха влез на лошадь, и первым выехал из городища.
- Счастливого пути! – сказал Пила вслед. Краюха обернулся, скорчил недовольную мину и махнул на предателя рукой.
Пила с Колючкой проводили взглядом двух всадником. А когда те уже скрылись, спустившись с крутого берега речки Горючей, то привратник спросил:
- Это кто, Пила?
- Какой-то княжий человек, говорит, из самого Стреженска.
- Ого! Что ему надо-то, провожатого?
- Да, до Новой Дубравы короткой дорогой.
- Что за дела у него здесь? – любопытствовал Колючка.
- А ляд его разберет. Странный какой-то…
- Злой дядька! – согласился сторож.
- Да злой или не злой, это как знать, а что строгий, это ясно. Такой шутить не будет…
- Точно, такой шутить не будет…
- Слушай, а шатун не появлялся? – спросил Пила Колючку.
- Не-е-е, не видать. А Что?
- Да ничего, так… Только вспоминали его…
Пила вернулся на свой двор, обошел его в поисках лежанки поудобнее. Осмотрел дом, телегу, пощупал гору опилок, скопившихся за много месяцев, но те только сверху подсохли, а снизу были сырые и холодные. Наконец завалился на ворохе соломы в сарае.
«Что с ним случится может? Дорогу он хорошо знает, в Дубраве не раз бывал… Этот тоже ничего ему сделать не должен, и не обманет наверное – с какой стати ему обманывать? Не бродяга какой-нибудь, скорее на знатного человека похож, к такому и подрядиться не стыдно. Еще денег даст… Только бы Краюха не потерял на обратном пути… А то, что грозный такой, так это только лучше – с таким вместе безопаснее. В лесу ночевать тоже не должны, к вечеру будут в Новой Дубраве. А нет, так найдут где заночевать, там по пути потом много где можно. В крайнем случае в лесу заночуют, так это тоже Краюхе не в первой. А с этим вдвоем опять же только безопаснее – любой зверь шарахнется, хоть сам медведь! А деньги потом, ляд с ними, пусть Краюха себе забирает раз заработал…»
Такими мыслями успокаивая себя, Пила потихоньку задремал. Забота его на время забылась…
|
3 
