В доме, который построил Том, -
все вверх дном.
Крысы пьют вино в подвале,
мыши грызут зерно из мешка,
жена повязала голову белой лентой и смотрит на облака; —
мигрень, не мигрень — не скажет Тому,
не скажет матери, а уж дочери точно,
мать на кухне о камень ножи точит,
девчонка сбежала с клерком, никому (даже ей самой) не знакомым.
У него занавешенный угол в чьей-то квартире
и чуть ли не запорожец старый
(получил премию – купил новые колеса и фары,
посидел с друганами и девками в дешевом трактире).
Том весною сажал плодовые,
завел корову, в сгущенку перегонял молоко,
он хотел, чтоб жена улыбалась ему, такому родному Тому,
чтобы дочь сидела дома,
вышивала на пяльцах, или как это, такая штука кружком…
За троих пытался мечтать, на троих разогревал ужин –
до самой ночи, пока не взошла луна, –
и закрыл все двери в доме (в спальне храпела жена).
Говорили: он был хорошим отцом и верным мужем.
|