Семечки, всюду семечки, одни сплошные семечки, никуда от них, проклятых, не деться. Масла в этом году точно не будет – весь подсолнечник пошел на корм победившему пролетариату. Масла?! Да ничего не будет, вообще ничего, мир закончился, жизнь утратила смысл! Но, Боже, Господи Боже, как же умирать-то не хочется в неполные семнадцать!
И не понять, где безопаснее: на проспектах или в переулках? И там, и тут – пьяные матросы, пьяные солдаты, пьяные рабочие – и семечки, семечки, семечки… На Невском, у бывшей Государственной Думы, митинг. Кто-то высокий, нескладный и в непременных очках возвышается над толпой и кричит, надрываясь:
- … так что, в общем и целом, наша победа бесспорна и неоспорима как в настоящем, так и в будущем! Да здравствует пламя мировой революции, товарищи! Оно сожгёт беспощадно и помещиков, и буржуазию не только здесь, в России, но и в Германии, Англии, Франции, Аргентине и других странах мира! Ура, товарищи!
Толпа ответила нестройным рёвом. Это хорошо: пока они там митингуют, можно проскочить. Во всяком случае, никто не станет всматриваться в кое-как одетую замарашку. Если всмотрятся – погибла: тысячелетнюю, рюрикова корня, породу не спрячешь. Да и вообще, ходят слухи, большевики специальным декретом то ли уже объявили женщин общественным достоянием, то ли вот-вот объявят, так что жизнь и честь не то, что ломаного гроша – семечковой шелухи не стоят!
Скорее бы вокзал! Говорят, поезда на Москву хоть изредка, но ходят, а в Москве все иначе, спокойнее. В Москве ведь всегда спокойнее и проще, правда? А оттуда уже можно куда угодно – в Киев, Виндаву… Лучше в Виндаву, оттуда ближе до Парижа, а в Париже дядя Вольдемар…
- А ну, стой, девка!
Оглянулась. Ой, мамочки, ну и страшилище… Бегом, бегом отсюда!
- Стой, гадюка! Застрелю!
В подворотню, мимо очень неприятной на вид компании. Насквозь, в арку, налево, бегом, бегом… Опять подворотня. Кто там? Никого. Ох, сердечко стучит часто-часто. Узелок не потеряла ли? Там последняя золотая десятка, маменькино колечко и брошка, что папенька подарил на позапрошлое Рождество. Всё, что осталось. Отдышалась? Вперед, княжна Юлия! Снова на Невский, к вокзалу!
Наврали, наврали люди-то: не ходят поезда. Пуст вокзал. Только солдаты. Прочь отсюда, прочь – прятаться. Не вырваться мне сегодня…
- А ну, стоять! Куды прёшь?!
Ой, угодники святые, спасите-защитите…
- Не балуй, стоять! Стрельну ведь!
- Дяденька, не стреляйте! Я мамку ищу, она на Тверь ехать хотела…
- Щас я посмотрю, какая тут у тебя мамка, - ощерился кадавр с винтовкой.
- Прекратить, - послышался негромкий голос. Солдат оглянулся и немедленно прекратил.
- Госпо… Кхм… Товарищ командир, я стою, а тут это… Не пущать же велено! А она прёть! Куды ж я её пущу?
- Кто таков? – спросил товарищ командир: высокий, в офицерской шинели без погон, без головного убора: черные кудри припорошены снежком. На носу пенсне.
- Красной гвардии боец Охромеев!
- Вольно, боец. Службу знаешь. Продолжай исполнять – во имя революции.
- Рад стараться ваше бла… товарищ командир!
- А вы барышня, идите за мной.
Как быть? Подчиниться? Что ждёт там? Что он сделает? Отказаться? А ну, как убьют? Пойду…
- Идёмте, идёмте, здесь холодно.
Руки в карманы, чуть ссутулился, идет размашисто. Тоже замерз? Но фасон держит. Не перед замарашкой, нет – солдаты на каждом шагу.
- Кто идёт?
- Троцкий.
- Здравия желаю!
Рельсы, рельсы, снег… Запасные пути? Да, наверное. Поезд! Настоящий поезд, и паровоз подцеплен, дымит лениво. Вагон. Да не первого класса, а получше. Неужели Императорский?! У вагона не солдат, повыше чин. А разве у большевиков есть офицеры? Какая разница, княжна: все равно ты именно здесь и пропадешь.
- Здравия желаю, товарищ Троцкий!
- Здравствуйте. Вольно. Передайте на паровоз – тихим ходом, до Малой Вишеры и обратно. Чтобы к утру стояли на этом же месте! Ясно?
- Так точно, товарищ Троцкий! А это, осмелюсь спросить?..
- Стенографистка. Я буду диктовать статью в «Правду».
- Разрешите выполнять?
- Разрешаю. Идите, выполняйте. Да идите же! А вас, барышня, прежде всего нужно чаем напоить. Эй, чаю нам! Горячего! Да побольше! И быстро, быстро!
… Согрелась, разомлела, почти задремала – почему, с чего? Зря, княжна, зря! Теперь расплачивайся за беспечность!
- Товарищ Троцкий, пощадите!
- И не подумаю! Поймите, милая моя Юленька, - говорил Троцкий, - по согласию, с вождем мировой революции, да на чистой постели – это куда меньшее зло, чем где попало с пьяной солдатней, по кругу. А ведь вы от такого, чего доброго, и помереть можете. Ну, согласны?
- Не-е-е-ет!!!
Юлька распахнула глаза и хотела вскочить, но проснулась уже достаточно, чтобы понять: с размаху треснуться о верхнюю полку будет крайне болезненно. Но постойте-ка… Ура! Это был всего лишь сон! Уфф! Дурацкий сон про почти сто лет назад. Что за ересь? И в таких деталях – бр-р-р! Сны высокого разрешения, ха. Чего б красивого вот так приснилось…
А утро уже, смотрите-ка, и хорошее утро: солнце торопится взбежать наверх по ступенькам веток давно не чищенной лесопосадки; на небе – ни облачка, и всё блестит – это в каждой капельке росы зажглось по собственному солнцу. Испуг сразу ушел, настроение стало легким. Она спустила ноги, нашарила тапочки и собралась за чаем. Спохватилась: выходить из купе в трусиках и футболке было бы не то, что опрометчиво, но просто как-то неприлично. Осмотрелась: Лёвка спал крепко. «Ну, ничего, как раз завтрак тебе соображу»… Надела треники, взяла полусотенную и пошла к проводнику. Тот, довольно сносно напевая под нос «не кочегары мы, не плотники», разгадывал кроссворд из толстенного сборника. Юлька улыбнулась:
- Доброе утро!
- Доброе, доброе, - посмотрел на неё поверх очков проводник, и тоже улыбнулся: - Жива-а-я… Молоде-ец. Чаю, поди, хочешь?
Юлька кивнула.
- Будет тебе чай, момент. Я вот тут с кроссвордом мучаюсь. Смотри, вопрос: «Вождь октябрьской революции, погиб от удара ледорубом».
- Троцкий, - помрачнела она.
- Ну-ка, ну-ка… Точно, подхо-о-одит! Ох, молодец, спасибо! Ча-ай пьёшь бесплатно, за счет заведения. На вот, держи-ка. Стоп. А что погрустнела-то, красавица?
Юлька вздохнула, и вдруг рассказала ему свой странный сон – со всеми подробностями.
- Уж не знаю, к чему оно, но ощущения жуткие, - закончила она рассказ. – Зато чай у вас чудесный!
- Ча-ай – да, что умеем, то умеем. А к чему сон – не ломай голову, надо будет – поймёшь.
Взяла еще два чая, принесла в купе. Достала из сумки йогурт и печенье. Тишину особо не соблюдала, так что Лёвка завозился, забормотал что-то и проснулся. Открыл глаза, приподнялся, нашарил на столе очки, надел.
- Привет, Юха.
- Доброе утро! Как спалось?
- Отлично; вроде, даже выспался.
- Тогда умывайся и будем завтракать!
Напившись чаю с печеньем, Лёвка посерьезнел и вернулся ко вчерашней теме:
- Юха, я все-таки не понимаю, почему ты так против! Согласись: работа аналитиком на фондовом рынке… ну да, пусть не совсем в честном деле, ладно, назовем вещи своими именами – на рейдеров... Но это все-таки гораздо меньшее зло, чем прозябание в чахлой фирмешке за жалкие пятнадцать тысяч?
По коридору шла коробейница из вагона-ресторана:
- Соки, пиво, шаманское, пирожные, семечки… Семечки…
Княжна Юлия тряхнула головой.
- Меньшего зла не бывает. «Меньшее зло» означает лишь то, что вас все равно трахнут… Разве что, чуть с большим комфортом. Не так ли, товарищ Троцкий?
Лёвка юмора не понял и обиделся. Поезд затормозил перед российско-латвийской границей. |
0 
