- Знаешь, когда забываешь в кастрюле один-два пельменя и открываешь её через неделю, - там он. Джонни. Зелёный, лохматый, на всю кастрюлю... и иногда не отмывается.
Ходишь по миру, ездишь в метро и дышишь, спишь, не ощущая ни в чём подвохов,
музыка в плеере стала заметно тише, мир – это сто «хорошо» и пятнадцать «плохо»,
в нём ничего не бывает дождя внезапней, ты вообще сплошное «all right, no doubt»...
только когда-нибудь что-нибудь левой задней всё-таки отправляет тебя в нокаут.
Скажем, вы просто не виделись пятый месяц, впрочем, и особенно не общались,
разве что давали послушать десяток песен да иногда здоровались и прощались,
скажем, вы где-то встретились по дороге, разговорились влёгкую, между прочим...
здорово, когда нет причины смотреть под ноги и в переписке использовать сотни точек.
Скажем, ты его вспоминала ещё неделю, что-то читала, сходила с ума немного,
думала, как два часа тебя так задели, а по ночам не спала – говорила с Богом.
А на восьмую уснула среди подушек, и не приснился никто, на него похожий...
если бы ты всегда вычищала душу, не было бы несчастья. И счастья тоже.
Скажем, приходит март или что похлеще, он предлагает встретиться в воскресенье,
счастье в тебе бурлит и наружу плещет, ты ощущаешь себя навсегда весенней,
он по Москве мотается с книжкой Лема, смотрит на мир с улыбкой своей пижоньей...
из подзабытых осенних и зимних мемов где-то внутри тебя прорастает Джонни.
Это, пожалуй, худшая из метафор, что я могла бы выдумать в этом доме,
где тишина балкона и пыль за шкафом не в состоянии помнить о ком-то кроме,
где так мечталось заснуть и проснуться вместе, и вообще провести хоть вечность с ним, но
громче звучат в наушниках сотни песен, чтоб заглушить «ненужно» и «невзаимно».
Думаешь, я сумею прожить хоть осень, не видя глаза, зелёные, как крыжовник?
Господи, дай ему всё, чего он попросит, - в глупое моё сердце проросший Джонни. |