Я со Словом на Вы…
Он иногда приходит, просит чашечку чая с лимоном, и размеренно покачивая ногой, вытягивает все соки из моего усталого ума. А я не знаю, что делать. Не знаю, как можно противиться смуглому Слову в шикарном пенсне и с гладкой блестящей тросточкой. Как часто достается мне этой тросточкой по спине, когда я что-то сделаю не так. Я переписываю его портрет снова и снова, снова и снова, но оказалось, что я никчемный художник, и Слово на портретах выходит то слишком худым, то кривым, то старым, а то и просто походит на типичного мужика, работающего в каком-нибудь ЖКО слесарем или сантехником….
Грустно, что он так теряет свое очарование. Многие сейчас пытаются изменить его, написать шаржик вместо доброкачественного портрета или преисполнить модернизма, заменив лицо на треугольник, а пенсне на два толстых полосатых арбуза….
А я на Вы….
Слово снисходит до меня, а я не могу даже напоить его хорошим английским чаем. Не могу влить в него вкусную золотистую от кислинки лимона жидкость. Только пакетики, суррогат, дешевка…. Банально….
Иногда кажется, что Слово все таки находит мои старания достойными и даже готов повернуть голову и плечи ради удачного изображения на бумаге, но нет… я бездарно ломаю все одним штрихом, одним неровным движением руки, неточной мыслью…. Он терпит, а потом бьет тростью, заставляя отодвинуться на прежнее место (а художник всегда садится к модели чуть ближе) и чувствовать себя жалким, никчемным…
Он меня вроде и любит, и даже готов дарить цветы, бросить полмира к ногам, как делал с другими, вроде Шарлотты Бронте или Анны Ахматовой…. Но это ветреность, а не любовь. Я живу ожиданием, ожиданием его появления. Я люблю его. Я хочу его. Мне не терпится разделить с ним все, что у меня есть и будет. Но я боюсь его. Боюсь испортить очередной эскиз портрета, боюсь смазать свежие краски на его лице или случайно состарить дерево, списывая со Слова икону. Боюсь, что его увидят не так, как вижу я. Да и просто боюсь его силы. И трости…
Поэтому я до сих пор с ним на Вы….
|