Там, за окнами, из темного неба валит снег, а мы сидим в тепле и смотрим телевизор. Идет какая-то юмористическая передача. На широком плоском экране молодые лица кажутся еще более широкими и мясистыми, чем они есть. Шутки их кажутся плоскими, но тут дело уже не в экране.
Я соседствую с парой дам и котом, который сидит слева от меня, оставляя на кресле свою лохматость. Бог весть почему кот всегда устраивается на отдельном кресле и никогда – с хозяйкой. Он, кстати, не то, что мы, еще не старый, и порой с ним случается, просит кошку. Тогда мы все не спим, а слушаем, как он надрывается. Таблетки «антисекс» старая мэм своему коту не дает. Она считает, что это вредно для его здоровья. То, что для здоровья многих из нас полагается покой по ночам, ее не очень волнует.
Я не отказался бы от таблеток «антисекс» и сам. Пансион этот дорогущий, и тут работают очень милые девочки, молодые и свежие. Вообще, пансион он только по форме, а по содержанию – дом престарелых. Но так как некоторые из жильцов могли бы позволить себе курить табак, набитый в самокрутки из купюр достоинством евро эдак в пятьсот, то учредители назвали его «пансионом», этот домик для стариков.
В Штаты меня занесло волной эмиграции, не первой и не второй, а совсем не интеллигентной волной – такая, схлынув, оставляет по себе всяческий мусор, от которого страдают потом гуляющие по пляжу дети и собаки.
В пансионе я оказался по милости родственников. Успел разбогатеть, вот и расплачиваюсь. Досуг мой скрашивают милые пожилые дамы, с которыми мы образовываем неразлучное трио. Также иногда радует глаза мои милая медсестричка - тоже русская, приехавшая по рабочей визе «подтянуть» язык, а проще говоря, выйти замуж.
Я исподтишка наблюдаю за своими соседками: вот хозяйка кота, я зову ее мисс Мэм, у нее длинные седые волосы и прохладная улыбка. Это улыбка очень одинокой и гордой в своем одиночестве леди. Вот мисс Рита, у нее толстое тело и маленький рот. Из этого рта порой доносится невнятное рокотание – мисс Рита плохо относилась к своему желудку, и теперь он периодически нервирует пищевод этой, вне всякого сомнения, почтенной дамы, а тот, в свою очередь, выпускает на волю этот тихий рокот, имеющий так мало общего с мурлыканьем.
Мы сидим втроем, потому что больше у нас никого тут нет, все разъехались на выходные. Мы забыты, как старые стулья, которые оттащили на чердак.
Только наше трио и телевизор, на который мы сдавали деньги, как наши внуки сдают деньги в школе. Не то чтобы старый был плох. Просто нам хотелось досадить нашим детям. Еще немножко мести, которую так приятно бывает покатать на языке.
Мы смотрим рекламу, и седая мисс Мэм выгибает бровь, чтобы мы знали – она считает идею ролика безвкусной, и желала бы, чтобы режиссер горел в аду. Она была бы даже не против, чтобы предлагаемое милой розовощекой тупицей «Пикантное масло» пошло в дело. Пригорит ли режиссер, если щедро плеснуть на адскую сковороду «Пикантное масло»? Будет ли это по-настоящему пикантно?
Ринго подходит ко мне и жестом просит прикурить. Вообще-то он просто носатый тип родом из детства, но я зову его Ринго. Почему бы и нет, он, кажется, не против. Ринго наклоняется ко мне, держит пальцы у губ, но зажатой в них сигареты я что-то не вижу. Я подношу к его лицу руку, пальцы сжаты в кулак, только большой чуть оттопырен, чтобы чиркнуть по колесику.
Он тянет в себя воздух, благодарно кивает. А что, мне не жалко. Мисс Мэм поворачивает к нам голову, ее брови ломаются, только треска мне не слышно. Она чуть задирает нос и роняет нам: - Пфе.
- Как насчет пива? – Спрашивает Ринго. – Че со старухами толкаться.
- Даже не знаю, - я облокачиваюсь на спинку стула, чтобы мне было лучше видно
Ринго. – У меня вчера опять плохо было, - я понижаю голос, чтобы старые леди не услышали, - с сердцем.
- Разбил?
- Само разбилось, - я улыбаюсь Ринго, и он садится напротив меня.
– Опять твои забили на визит?
Ринго, пожалуй, можно рассказать. – Вроде того. Выходные, они повезут детей в лунопарк.
- А если ты дашь дуба?
- И что? – Я смотрю, как Ринго курит невидимую сигарету. – Завещание-то уже есть.
- Слушай, мерзко быть старым.
- Угости сигаретой?
Рука Ринго вкладывает невидимую сигарету в уголок рта, он прищуривает один глаз, чтобы дым не поранил роговицу. Пальцы лезут в нагрудный карман.
– Дервы.
Я держу. Черт его знает, что я держу. Курю невидимую сигарету, а мисс Мэм не выдерживает и кричит, чтобы я заткнулся и не мешал ей смотреть кино. Я не хочу никому мешать, и мы с Ринго уходим пить пиво. А там будь, что будет.
Я видел много родственников, но те, что приходили изредка ко мне, несомненно, никакими родственниками не являлись. Хотя бы потому, что это были койоты.
Койот Линни, четырнадцати лет, самка, садится на край моей кровати и улыбается.
- Те получше, дед?
Линни сидит и улыбается, а у меня вчера был сердечный приступ. Тогда никого из них не было рядом, за моей спиной стоял только Ринго и говорил – держись, чувак, держись.
Линни – это моя внучка, а ее бабушка, койот Шейла - самый мой любимый койот из всей стаи. Когда остальные оставляют меня, обсуждая при мне свои проблемы живых, Шейла сменяет Линни и подтыкает мне одеяло. Шейле скоро семьдесят, и я спрашиваю ее, когда никто не слышит, почему я – здесь, а она – нет?
- Потому, - она наклоняется к моему уху, - что я умнее.
- Намного?
Она показывает мне большой и указательный палец, между которыми щель – наша с Шейлой разница в уме. Она чуть сближает пальцы, а потом еще чуть-чуть. Расстояние между пальцами – в сантиметр, не больше.
- Так мало?
Она убирает руку. – Как поживает Ринго?
Я отворачиваюсь, потому что мне обидно. – Сама у него спроси. – Тыкаю большим пальцем себе за спину.
- Привет, Ринго, - говорит Шейла, глядя в стену за моей спиной, - как поживаешь? Как творческие успехи?
- Твой муж снова начал курить, - говорит Ринго. – Постоянно стреляет у меня сигареты.
- М, скоро гастроли? – Шейла делает удивленное лицо. – Это чудесно! Что ж, передавай привет ребятам!
Ринго наклоняется ко мне, говорит громким шепотом: - Чувак, не в обиду, но тебе подфартило жениться на сумасшедшей.
Я слышу радостный лай койотов – им понравилась разыгранная Шейлой сценка, и теперь их лица разрывает улыбками и гавкающий смех вылетает из дыр, бьет меня прямо по голове.
Я достаю клюку из-под кровати, что-то кричу им, кричу – и уже не понимаю, что именно. Потом наступает тишина - чьи-то холодные пальцы закатывают рукав моей рубашки. Это такой специальный укол. После таких уколов я долгое время не вижусь с Ринго и не хочу не то, что кричать, даже разговаривать не хочу совершенно.
Очень долго.
Я просыпаюсь оттого, что кот мисс Мэм мяучит о том, что неплохо бы уже привести ему женщину, хоть на полчасика, он-то молодой и вполне себе самец, ни за что страдает. По коридору пробегает кто-то, шлепая по паркету сланцами. Котик умолкает, и я знаю, кто это так к нему торопился – Светонька, та самая русская сестричка. Только она может угомонить это животное, которое спать никому не дает.
Я оглядываюсь. Ринго нет, света нет, я ничего не чувствую. Как в невесомости – опереться не на что. Я пытаюсь подвигать ногой, но пока что ничего не ощущаю.
- Сестра. – Сказал я, а потом, услышав себя, понял, что я еще здесь, еще пока тут. И позвал громче.
Дверь открылась, вошла Светонька, включила ночник. – Андреандреич, что? Сердце?
- Голова.
Она помогла мне приподняться и сесть, опираясь на подушки.
– Голова кружится, сил нет. Какой сегодня день, Света?
- Октябрь, - неуверенно ответила она, но я был терпелив и попробовал еще раз. Говорят же, что в психиатрических клиниках наиболее высокий процент персонала страдает профзаболеваниями.
- А день, Светунь?
- А, тридцатое, Андреандреич! Завтра День Всех Святых! Мы вам праздник утроим, многие в пансион вернутся, тыквы утром будем вырезать, потом - праздничный ужин. И маскарад! Вы как, сможете? Таблетки пили? Дежурила Рэйчел, а она, между нами девочками, никогда не заполняет журнал.
Я не помнил, пил ли я таблетки.
- Света, а у вас есть жених?
Она посмотрела на меня. Потом встала с края кровати. – Нет… и будет.
- Зачем так? Вы красивая.
- Вы тоже ничего себе. Но, понимаете, - она нагнулась и подняла кота, который терся ухом о ее сланец, - все, в кого я влюбляюсь, умирают.
Это уже было интересно. Рядом тут же появился Ринго и давай ходить вокруг Светоньки. Кивнув ее пышному фасаду, он зашел с задов. Остался доволен – показал мне поднятый вверх большой палец.
- Куда вы смотрите? – Она держала кота подмышкой, а тот аж дрожал от мурлыканья.
- В будущее, - сказал я. – А вы? Верите всяким предсказаниям, в венец безбрачия?
Она покачала головой, пошла к двери. – Все, в кого я влюблялась, умирали. Так что вы просто приходите завтра вырезать рожи на тыквах и не смотрите так на мою задницу.
Она хлопнула дверью ровно настолько громко и обиженно, насколько это возможно было сделать, не потревожив чуткого сна моих милых соседок.
Мисс Мэм держала в руках большую полую тыкву и сосредоточенно вглядывалась в лицо старухи напротив. Мисс Рита сидела, выпятив губы, и тихо что-то мурлыкала про себя. Но я видел, я видел, как она на меня поглядывает. Я сгорбился над овощем, чуть отвернувшись от обеих дам, и иногда косился на Мисс Мэм, чтобы нож, которым я терзал свою тыкву, как можно точнее отобразил черты. Я хотел увековечить мисс Мэм в праздничной тыкве, и обе дамы тоже очень старались.
Мы сидели за столом втроем, и только Светик наблюдала за нами, чтобы мы не порешили друг друга в предпраздничном амоке. Никто из уехавших на выходные постояльцев-пациентов не вернулся в пансион на праздник, выпавший на воскресенье. Снег выпал непростительно рано, и выпав раз, так и не растаял. Он засыпал двор перед домом, и подъездную дорожку даже не стали расчищать. Это меня особенно опечалило. Какой-то безнадегой веяло от нежных рыхлых сугробов, которыми вспучился внутренний двор. Ни следов сапог, ни отпечатков шин.
Мы трое оказались самыми ненужными из всех ненужных стариков.
Шлюпка дневного сознания Ринго с самого утра дрейфовала в волнах цвета лондонского дыма; казалось, он потух, чтобы не огорчать меня своей обычной жизнерадостностью. Он прогуливался по залу, иногда останавливаясь у окна. Светик разгадывала кроссворд, и Ринго смотрел на журнал в ее руках так, словно тот причинял ему боль. Когда я почти закончил тыкву, друг подошел ко мне и сказал:
- Ты пойми, я ведь все слова знаю. – Он присел передо мной на корточки, прижал ладони к оранжевым щекам тыквенного лица. – Я знаю все слова в мире, но меня никто, кроме тебя, не слышит. Я мог бы ей подсказать, что доисторический ящер, живший в меловой период и любивший водоемы – это плезиозавр, она с ним уже полчаса мучается. Я мог бы ей сказать, - он жалобно смотрит в тыкву, - что у меня сегодня свободный вечер. – Он поднимает на меня глаза, - ты же знаешь, у меня все вечера свободны.
Я не могу понять, к чему это он, а Ринго говорит:
- Но ты сдохнешь, и я – с тобой! И какое, к черту, кому дело, что я знаю все слова на свете?!
Я попытался сдержать челюсть, которая вдруг заходила ходуном. Мне кажется, он не должен был так говорить, он ведь мой друг. Я увидел, как ко мне бежит Светонька, увидел ее журнальчик на полу. Тыква выпрыгнула из моих рук и покатилась, покатилась. Мисс Мэм смотрела на овощ, и ее глаза были испуганными и несчастными. Наверное, тыква ей кого-то напомнила.
Глядя на мой раззявленный рот, мисс Рита вдруг щелкнула пальцами и в два счета довырезала свою тыкву.
Я сидел на полу и еле дышал. Света что-то кричала, заталкивала мимо моего языка таблетки. Сердца я не чувствовал уже, и не чувствовал ни рук, ни ног. Потом я ничего не помню.
Я проснулся от стука в дверь. Сквозь щелку внизу пробивался свет, и я видел прорехи в нем. Кто-то там стоял, за моей дверью. Стук раздался снова, и я встал с кровати и накинул халат.
У меня болело все. Особенно больно было дышать. Но в то же время это словно и не я был. Подошел и открыл дверь.
- Кошелек или жизнь! – Сказала маленьким ртом Мисс Рита. Она была одета в красный плащ, и в руке ее был большой пустой мешок. У ее ног вертелся котик Мисс Мэм, но той рядом видно не было.
- У меня нет денег, - сказал я, - ты же знаешь, лапонька.
- Тогда пойдем играть! – Сказала она и потянула меня за руку.
Я вышел в халате, как был, но ведь это Хэллоуин, все должны быть одеты нелепо, и нагонять жуть.
- Я – Злая Королева, а ты – Скрудж, - уверенным голосом сказала мисс Рита, имея в виду то ли мой наряд, то ли отказ дать ей денег. – Там уже все собрались, уже стол накрыт!
Наверное, это был самый семейный праздник в моей жизни. В большой гостиной, которую между собой мы называли «актовым залом», стоял стол, и небольшая эстрада была украшена желтыми месяцами из картона и бумажными фонариками. Под потолком протянулись ленты гирлянд – белые черепа и черные летучие мыши. Мне кажется, со стороны персонала было несколько жестоко предлагать нам отпраздновать День всех Святых. Мне кажется, это было несколько цинично по отношению к нам. Но, наверное, они думали как-то нас развлечь. Когда мы замыкались в себе, больные и напуганные, им приходилось увеличивать число процедур. Может быть, они хотели, чтобы мы просто как следует повеселились и отвлеклись от своих болезней.
Мисс Мэм медленно отвернулась от своего отражения в экране телевизора. Она была одета в платье с кринолином. Ее худые руки, под прозрачной кожей которых проступали синие реки вен, были обтянуты длинными шелковыми перчатками. Платье мисс Мэм было белым, ее волосы были белыми, и только корку губ освежала маслянистая черная помада.
Она приподняла юбки паучьими пальцами, и я был ослеплен сверканием нанизанных поверх перчаток колец. Наверное, драгоценностям было не меньше тысячи лет - так важно они болтались на фалангах безумно прекрасной дамы. Из-под сухой кожи ее груди, точно в тихой гавани во время отлива, выпирали каменно-костяные косы. Белые глыбки ключиц. Известняковый островок грудины.
Я услышал, как булькает от радости мисс Рита, и, обернувшись, увидел в ее руках котика Мисс Мэм.
- Такой ты золотой, - тихо шептала она, - такой красавец. – И чесала кота за ухом. Она подняла на меня глаза. – Пригласи ее на танец, Скруджик. Она сегодня Инфанта. Глянь, красивые какие у нее брови.
Мисс Рита проковыляла к проигрывателю дисков, поставила музыку. Никого из персонала до сих пор не было, и меня это удивило. Ринго так и не вернулся, и в зале были только мы втроем. Вчетвером, если считать кота. Стол, как и говорила мисс Рита, оказался накрыт, и под круглыми крышками нас ждала вкусная горячая еда. И все же отсутствие сестер нервировало, все это напоминало мне страшные сказки, в которых гость оказывается в доме чудовища, и его обхаживают невидимые слуги.
Положив толстый пальчик на выключатель, мисс Рита ввергла комнату во мрак. Я слышал мурлыканье и шаги маленьких ног. Я видел, как один за другим зажигаются огонечки свечей.
Она поставила нам «Танец Рыцарей» из фильма «Ромео и Джульетта» тридцать пятого года. Я не представлял, как под такую музыку можно танцевать, но Мисс Мэм шагнула ко мне и втиснула свою ладонь мне в руку.
Она молчала. Я шагнул ей навстречу. У меня вдруг схватило сердце, но я таки шагнул к ней. Большие прозрачные глаза ее поплыли в сумраке, прореженном взмельками свечей. А в глазах - не было ничего. Как стены, с которых содрали обои – такие холодные, раздетые были глаза.
Мы двинулись в танце, похожем на бег, на побег, на пьяную гонку под луной, когда призрачный кортеж несется по городам и весям, стучится в окна костлявыми пальцами мертвецов. Моя рука лежала на узкой талии мисс Мэм, и пальцы немели от холода ее тела. Когда музыка приостановилась, чтобы дать духам немного отдышаться, старуха отвела руку назад и сжала мою ладонь, лежащую на ее талии, своей, хрупкой и почти невесомой. Как если бы на руку села маленькая мертвая птичка. Смоляной рот старухи приоткрылся, музыка ожила, и я почувствовал, что не могу дышать. Она чуть наклонила голову, продолжая сжимать пальцы, а я не мог стряхнуть ее с себя, потому что сердце дергалось в груди, пытаясь вырваться из объятий аорты и артерии. Мои плечи загорелись страхом. Позвоночник затрепетал, забился, и я заметил какое-то движение в дверном проходе, маячившем в нескольких метрах за спиной мисс Мэм.
Мисс Рита даже головы не повернула, так она была увлечена подглядыванием за Скруджем и Инфантой. Я перестал дышать, когда моих губ коснулось холодное дуновение, вырвавшееся из-за заборчика вставной челюсти. Передо мной было сушеное рыбье лицо, и оно требовало родственной страсти, хотело, чтобы я накормил его или заставил забыться.
Мисс Рита мурлыкала, кот в ее руках тихо сипел.
Из зала было два выхода, и в том, из которого пришли мы с мисс Ритой, кто-то стоял. Я хотел, чтобы у этого персонажа оказались под маскарадным костюмом пухлые ножки медсестры и баночка сердечных гликозидов в кармане халатика. Ну пожалуйста.
Мисс Рита забеспокоилась. Кот упирался ей в живот задними лапами, что есть силы отталкиваясь от беспокойного чрева, и монотонно выл. Она присела, продолжая держать его одной рукой; второй она мотала, раскрывая пасть мешка.
Ламповая люстра под потолком заморгала, закоротила, осветив зал дрожащим, ненадежным светом. К нам шла Смерть.
Тонкая и высокая, она приближалась, чуть покачивая бедрами. Кисти ее рук парили в свободном падении. Платье облегало стан, шлейф с небрежной величавостью волочился по полу. С высокого колпака, украшавшего голову Смерти, ниспадала узорчатая вуаль, скрывая лицо.
Я затаил дыхание, меня больше не волновала старуха, пиявкой прильнувшая ко мне. Если бы я только раньше знал… я не побоялся бы никаких проклятий, если бы знал, что эта девочка может быть такой красивой.
В руках у Смерти поблескивал ланцет; веретено, о которое мне предстоит уколоться.
Мисс Рита, наконец, запихала кота в мешок. Мешок она молодцевато закинула за спину.
- А ну отойди от него, развалина! – Девичий голосок разбудил дремлющую в безумии Инфанту, заставил ее вздрогнуть и отшатнуться от меня. – Не трожь, он мой!
Я повернул голову назад, чтобы увидеть, как из противоположного входа, со стороны комнат персонала, идет Света. Она была одета в симпатичный костюм Феи-Крестной: юбки, буфы, откинутая на спину фата. Я пытался сглотнуть, но во рту было сухо. Я снова повернулся лицом к Смерти. Почувствовал чью-то руку на плече и увидел Ринго.
- Почему мы всегда делаем так, как хочешь ты? – Спросил он.
- О чем ты? – Сказал я, с трудом проглотив ком немоты, застрявший в гортани.
Мы смотрели на Смерть, которая шла к нам так медленно, и складки ткани соблазнительно скользили по ее фигуре.
- Тебе же эта, - он кивнул на Смерть, - больше приглянулась.
Я не успел ничего ответить, а Ринго чуть отошел, чтобы дать этой в колпаке и с вуалью обнять меня. Стилет вошел в сердце, и я застонал. Или мне так показалось. Это было похоже на тот укол, что делала мне порой Светонька: чуть-чуть больно, а потом – темнота и долгое отсутствие.
Когда я снова открыл глаза, Смерть и Ринго о чем-то шушукались. Заметив, что я вернулся, они прекратили сплетничать и повернулись ко мне. Смерть стояла, сцепив пальцы. Ринго пнул мое лежащее на полу тело, потом поднял на меня свои невероятные глазищи. – Теперь ты станешь таким же, как я.
Я тоже смотрел на тело, но обидно мне за него не было. О нем позаботятся, вот уже сейчас его обнимает и оплакивает Светонька.
- Она сказала, что все, в кого она влюблялась, умирали.
Ринго пожимает плечами. – Не будь таким самонадеянным. Может, конечно, тебе повезло и мне стоит ревновать, а может, ты умер просто потому, что был слишком старый и перенервничал из-за поцелуя партнерши по танцу.
Ринго шагнул к Смерти и взял ее под руку. – Как я уже сказал, - говорит он мне, - теперь мы с тобой совсем одинаковые. Теперь ты тоже станешь невидимым для них. Ты будешь знать все слова в мире, но даже если ты будешь кричать людям в уши самые особенные из слов, никто не услышит.
Смерть согнула свободную руку крендельком, и я подошел к ним.
Ринго – слева, я – справа, мы держали под руку Смерть. Я смотрел, как бьется над моим телом Светонька, одетая в костюм Крестной Феи, и мне было интересно, как вела бы себя на ее месте койот Шейла. Стала ли бы она при всех отрывать от меня куски?
Мы уходили, и я немного пожалел, что так и не узнал, чем закончился эпизод с котом-мурлыкой, и удалось ли Мисс Мэм вызволить его из толстеньких ручонок мисс Риты, которая ела все, что плохо лежало.
В отличие от Мисс Мэм, в Смерти не было никакого холода. Я не дышал. У меня не билось сердце. Я держался за теплую руку подруги, а друг мой тихо напевал себе под нос.
Мы шли, под и над нами падал мокрый снег, и я прощался со старостью. |
1 
