Помяни меня лихом, когда соберусь умирать,
ибо вряд ли иного достойна вот эта герань,
этот стол, эта жизнь восковая;
всё врастает в меня, постепенно уходит со мной.
Женский голос негромко споёт за стеной,
как любили, о чём тосковали.
Те немногие, с кем говорил, - постепенно в пути:
мне б туда ж - да размыты дороги, и скользко идти;
строй рассыпчат, маршруты неровны.
Пой же, пой, заглуши мою муть о разрыве начал;
я так долго молчал - но всему наступает вокзал
и непрочная кромка перрона.
Наступает зима, чебурек на углу, мокрый снег;
причитанье над ухом: вот был - и упал человек,
оступился рассеянно-тихо.
Человек-чебурек, был - и не был, мне рано за край,
удержи, оттащи же меня, не пускай,
обзови, помяни меня лихом.
Как покойника в морге по бирке на левой руке,
опознай меня здесь по тяжёлой и длинной строке,
где - приметами гаснущей веры -
две рифмованных парных - и третья, что их разомкнёт;
это голос, бессмысленный голос, бегущий вперёд,
замирает при виде барьера.
Это гибнут слова-мотыльки, голословно слепы.
Бог запомнит анапест, протяжно, как дым из трубы,
возвестивший о Нём до предела.
А пока остаётся душа на отлёте, легка,
и на мёрзлом краю в ожиданье гудка -
от неё отделённое тело. |
1 
