Триседьмое царство разделяли с Тридевятым несколько дней пути на восток. До Тридевятого иной раз стопчешь три пары железных башмаков, да изломаешь три железных посоха, а до Триседьмого и подавно почти никто не доходил — к тому времени даже железный хлеб кончался. Но старики меж тем говорят, что начиналось всё именно с него: как солнце встаёт на востоке, и тянет свои лучи всё дальше на запад, так и Триседьмое царство зародилось прежде Тридевятого.

Некоторые полагают, что именно в Триседьмом изначально и жила баба Яга, но царевичи всё чаще не доходили до неё, отправляясь в странствия, и она, в конце концов, поселилась в Тридевятом. Но миновали столетия, и ей пришлось вернуться. В Тридевятом царстве тогда проходила перепись населения, у Яги не обнаружили ни паспорта, ни прописки, и было непонятно, на каком основании она занимает лесную избушку. Дом её собирались перестроить под аттракционы: особенно впечатлила комиссию способность избы ходить и танцевать. Но, после того, как Яга улетела, избушка поднялась с места и ушла в неизвестном направлении. Ходят слухи, что и хозяйка, и сруб её, сидят теперь в Триседьмом царстве и шлют оттуда проклятия всему роду человеческому.

Подуют ветра в Тридевятом царстве и понесут по всем улицам и закоулкам дым с заводов. Давно уже здесь налажено производство одежды, мебели и даже техники: царевичи и царевны выезжают на балы больше для вида, чтобы сняться на обложку журнала или попасть в утренние новости.

Волшебные животные — ушли кто куда; остались только те, кто хотел поднять золота. Жар-птица до сих пор ещё вспоминает, как Серый волк разыгрывал для зевак представление, где раз за разом крал её, обменивал на Елену, превращался и в ту, и в другую сам… В конце концов, Елена открыла золотую клетку, и Жар-птица полетела на восток, — туда, где она слышала, ходили ещё чудеса по дорогам. Сама же Елена осталась: ей идти было некуда, да и не за чем, как-то незаметно привыкла она здесь.

Не все, уходившие и улетавшие на восток, добирались до Триседьмого царства. Бывало даже и так, что идёт путник, уже почти дошёл, а царство возьми, да и сквозь землю провались, — как и не было. Проходит тогда путник мимо.

Сидят в своих покоях царь и царица, и блещут пряди их волос сединой. Царь уронил голову на вмятую грудь и дремлет, а царица вздыхает, перелистывая любовные романы, и глядит в покрытое пылью зеркало на свою ушедшую красоту. Одна только царевна не поддаётся настроению времени. Она каждое утро приводит себя в порядок, надевает лучшее платье и выходит на балкон, поглядеть, не едет ли к ней жених какой, свататься. И только старый сторож у царских ворот тихо цокает языком и качает головой: он уже пятьдесят лет сверяет по царевне часы.