Кьори нахмурился и руки в карманы сунул,
отвернулся к морю, что-то пробормотав на своём,
казалось, он обращается к плывущему одинокому судну,
но он обращался ко мне, и я понял, что вы теперь – вдвоём,
а я совсем один. Совсем один теперь буду.
И впервые за всё это время, пока я здесь,
я утвердительно подумал, что горе однозначно есть;
почему-то в мою дурную голову это пришло первым,
вторым пришло море, и оно было убедительно серым,
захотелось ни о чём не думать и где-нибудь присесть.
Твой любимый то стоял, то догонял, лепетал что-то,
взмахивал руками, будто невидимые вещи разбрасывая,
будто проклинал меня своим кривым, убогим языком,
я почувствовал, что подступает к горлу рвота,
или, возможно, это была ненависть расовая,
мне хотелось, как никогда, напиться,
не думать больше ни о ком
и совсем позабыть ваши лица.
И вот – я позабыл.
Я позабыл, рассказывал ли я, как познакомился с рыбаком?
Он учит меня некоторым простым словам,
например, «лодка». Он ловит рыбу, и мы смотрим на море.
Зовут его Кьори.
Счастья же вам.
Боже, о ком это я? О ком? |